"Чоловіки! Вона ніяк не могла зрозуміти, чого деякі жінки так їх бояться. Хіба боги не зробили так, щоб найвразливіша частка їхнього нутра звисала назовні, наче кишка, що вилізла з тіла? Тільки заціди їм туди, й вони скрутяться, мов ті змії. А трохи попести там — і їхні мізки потануть".

"Йолопи - єдині на землі, хто може цілковито розраховувати на те, чого заслуговує".
це про мене.

— С. Кінг, "Чаклун та сфера".

@темы: i will show you fear in a handful of dust, черепаха и три слона

---

За день до землетрясения.
Про Бьякурана.
(много злости — моей, и усталости — Бьякурана
обрывочно).

...

Предчувствие начинает дрожать в пальцах, когда Джованна советует ему съездить в Брюссель.
Её цепкие глаза цвета жженной умбры не подернуты дымком алкоголя, а голос на тон ниже, чем под шафе, она колдует над туркой и советует ему съездить в Бельгию на каникулах.
В Брюссель, взглянуть на статую часовщика и посмотреть на настоящее искусство.
Предчувствие покалывает под кожей, когда светлоглазый мальчишка отстукивает незатейливую мелодию пальцами по стойке и вспоминает, что же он знает о Брюсселе.
Город мясников. Город, подаривший Европе железную дорогу, а миру — комиксы и Писающего Мальчика.
Город, закупоривший грязную, изнуренную людьми реку, в огромный полый цилиндр. Город-на-Трубе и его люди, приплясывающие по помойным водам.
Бьякурану становится мерзко.
Предчувствие тянет запястья.
— Подайте, пожалуйста, специи, — он щурит глаза, чтобы Джованна не заметила обволакивающую радужки настороженность, растягивает губы в улыбке.
— Мальчик, ты... — она укоризненно качает головой, вытирает руки о кремовый передник и поворачивается к Джессо спиной, ладони начинают мелькать над бесчисленными баночками со специями. — Корица, гвоздика, или что-то другое?
— Гвоздика и паприка, — Бьякуран имитирует рассеянные интонации. Ловит взглядом крупицы кофе на выстиранных манжетах хозяйки кафе, прослеживает едва заметную нить вены по темному запястью, смотрит на узловатые пальцы и замирает от осознания того, что он пытается это запомнить. Запечатлеть в памяти запах апельсинов, которые расчленяют бронзовые девочки из филармонии за другим концом стойки, дымчатый аромат чернеющего на старой сковородке кофе, потрескивание сродни статическому электричеству, голос Кабалье из старого радио в швейной мастерской напротив.
— Извращенец, — осуждает его Джованна, берет пару гвоздиков и паприки на полпальца, несколько вороватым движением размешивает кофе фарфоровой ложкой. Бьякуран позволяет себе улыбнуться: она никогда не размешивает классический кофе по-арабски.
Он думает о том, что съел бы сейчас дольку апельсина, когда предчувствие колет его последней иглой.
"Это произойдет сейчас".
Голос в его голове приказывает не сопротивляться.
Сознание вопит об отчаянной неправильности происходящего, инородное вторжение бьет в глазные яблоки с изнанки, а Бьякуран разрывается между криком и обмороком.
Вот последнее, что он видит:
Чинкве убирает соскользнувшую прядку со лба своей подруги. Её глаза непривычно черны.
Тетушка Джованна разворачивается, чтобы поставить его кофе со специями на стойку.
Кукушка в старых часах обреченно вращает механическими глазами.
На улице на Бьякурана надевают наручники. Ключик покоится во внутреннем кармане дорого пиджака человека, сидящего за рулем.
Бьякуран думает, что ситуация станет еще смешнее, если все трое недопохитителей в машине напялят на переносицы солнцезащитные очки и сделают еще более пафосные лица. У них вид достигших цели, и он отвратителен.
Как будто уже ничего не сможет измениться.
Как будто завтра не будет землетрясения, в котором погибнет тетушка Джованна и сестра человека за рулем.
Как будто любая из тюрем не открывается изнутри.
— Мне скучно, — он сообщает это тоном, которого они ожидают. Нежным и повелительным. Бьякуран никогда так не разговаривал, но он быстро учиться. — Может, вколете мне снотворное?
Человек, сидящий рядом с ним, резко поворачивается. У него серьга в правом ухе, старый шрам на нижней губе и родимое пятно под подбородком. Он, в отличии от водителя, не кажется семьянином. Он выглядит расплачивающимся за грехи.
Он выглядит так, словно у него сквозь пальцы утекают возможности. Вообщем-то, так и есть.
Сейчас он решает что-то менять.
В сонную артерию Бьякурана входит катетер.
Бьякуран знает, что во сне всегда легче вспоминать.
Но сейчас — не легче.
Его сознание расслаивается.
Оно напоминает огромный слоеный "Наполеон", сочащийся сладким, почти приторным, кремом.
Оно напоминает арфу, на которой заиграл какой-то неумелый веснушчатый идиот, только пришедший в музыкальную школу.
Бьякуран думает, что это слишком.
Свое знание триллиона вероятностей он не считал ни даром, ни проклятьем. В конце концов, до недавнего времени это было не так заметно. Понимаете, первый десяток лет у человека всегда одинаков: он растет, начинает куда-то ползти, потом — говорить, потом — ходить, а потом остановить этот бесконечный разговор, ведущийся исключительно со Вселенный, и бесконечный путь к чему-нибудь не здесь — невозможно.
В одном из миров десятилетний Бьякуран Джессо скончался от пневмонии. Сколотили простой белый гроб, засунули безвольное мальчишеское тело в деревянную коробку, спрятали под землю. Вот и вся смерть.
Бьякуран Джессо помнил выражение лица своей матери, видевшей, как исчезает белизна дорогого дерева под крупицами коричневой глиняной почвы.
Зеленые глаза сверкали азартной печалью. Вы когда-нибудь видели азартную печаль? В общем и целом — ничего особенного.
Как и смерть.
А в этом мире Джессо видел черноволосых девушек в голубых джинсах и майках с открытыми спинами, наигранно и надрывно смеющихся над плачущей, уткнувшись в книгу, одноклассницей. Потом девушки пошли в киоск за теплой колой и сигаретами — в церковной школе тоже нет ничего особенного, — а Джессо сидел на резиновых колесах, наполовину зарытых в землю, рядом с Ангелой, и слушал историю о том, как художник из старого Нью-Йоркского квартала дождался своего шедевра. Спас болеющую пневмонией девочку.
— А она ведь могла умереть! — всхлипывала тогда Ангела, глядя из-под мокрых ресниц в светлые глаза Бьякурана. — А он...
Могла, думал Бьякуран и вспоминал собственную смерть. О. Генри был гуманистом, в отличии от кого-то, пишущего сценарий его жизни.
Память о непрожитом триллионе была не даром и не проклятьем. Она просто существовала, вплеталась в периферию настоящих воспоминаний. Постепенно.
Но сейчас в его голову вклинивается десять лет из каждого триллиона — эмоции, чувства, мысли, новые жизни, новые смерти вливаются непрошенными ингредиентами в идеальный сплав его сознаний.
Это...обескураживает.
Бьякуран больше не мальчишка.
Он — пепел.
У него была смерть. Не та, с бульканьем между ребер и слизью в горле.
Смерть была рыжеволоса и неулыбчива. Глаза — как у его матери.
(Наверное, пропущенный знак).
Бьякуран помнит все, и это — в первую очередь.
Соленую водную кромку на нижнем веке.
Предательство из-за мира во всем мире.
Смерть была тысячу раз права, но это ведь звучало так скучно и неинтересно, что для подтверждения надо было проверить.
(Бьякуран все еще любит её).
(Она была чем-то особенным).
Бьякуран помнит жжение чужой воли, его кожа помнит прикосновение Решимости Вонголы, но перспектива боли не сводит с ума, как должна.
Его запирают в светлой комнате. Возникает желание покорчиться на койке, чтобы потешить холодные взгляды наблюдателей.
Ему подмигивает красный глазок камеры и он подмигивает ему в ответ.
Савада Емитсу морщится по ту сторону объектива, отодвигается от монитора и отходит к стоящей у столика Орегано, чтобы сделать себе кофе.
Бьякуран развлекает себя ребусами из будущей жизни.
Он все еще чувствует себя слоеным пирогом, переполненной копилкой, скульптурой, разбившейся вовнутрь.
Он вспоминает бойкие партии в дурака с девочкой, обменявшей ноги на хвост. (Русалки всего мира аплодируют лежа).
Он вспоминает хмурого, замкнутого ребенка, вцепившегося одной рукой в игрушку, а другой - в плащ Кикио. (Кикио улыбается и одобряюще сжимает тонкое запястье).
Он вспоминает рев напившегося Закуро и замечание Торикабуто о том, что как-то это все несерьёзно.
Он вспоминает синеглазую Джильо Неро.
И еще тысячу побед и поражений, обманов и ожиданий, контрактов, договоров, спусков курка, приказов, обещаний и лиц.
Савада Цунаеши по-детски улыбается в его голове. Бьякуран терпеливо ожидает злости, но та не приходит.
В конце концов, он всего лишь горстка праха в урне, созданной Вонголой. Воспоминания о схлопнувшемся будущем и утекшим, как время, прошлым — все, что у него есть.
Эта мысль ему категорически неприятна.
Ему жаль, что в этой камере так пусто, бело и опрятно, и так чувствуется мягкое касание чужой тактики.
Лучше бы это были подземелья со слизью на каменных стенах, с капающей сверху водой и противным запахом. Так бы, по крайней мере, было интересней.
Он говорит с уборщиком о принципах античной философии. Уборщик быстроглаз и подтянут, светлая футболка ему велика, под рукавами 3/4 проступают мускулы. Бьякурану интересно, где Вонгола находит таких уборщиков, и что они думают о Платоне. Когда он уходит, из коридора доноситься неслышное "в конце концов, он просто мальчишка".
Бьякуран смотрит в камеру и улыбается так, как никогда не улыбался.
Его губы растягиваются в гримасе из уничтоженного будущего.
Возможно, он просто хочет довести Саваду Емицу до инфаркта.
Когда ему надоедает заводить разговор с уборщиком и не получать отклика, он обращается к камере. Камера подмигивает ему красной лампочкой с интервалом в три секунды. Он говорит о Древнем Риме, барокко и фотоаппаратах.
Камера слушает и не перебивает.
И одна, и вторая.
Он просит камеру отнести камелии на могилу Джованны Ролла.
Савада Емицу трет пальцами виски.
Каждый день Бьякуран воскрешает в теле боль; он знает, что не сможет забыть, он хочет привыкнуть.
Каждую ночь Бьякурану сняться кошмары, будто он дважды мёртв.
Он просыпается от осознания, что это правда.

@темы: гриборнова поляна, слова

---

В замке проворачивается ключ.
Клава: Ваня!
Я: мама!
Клава: Ваня!
Я: спорим?
Пожимаем друг другу руки.
Заходит Ваня в готическом черном пальтишке и с дипломатом.
Клава: уии!
Я: блядь.
Ваня: я тоже рад вас всех видеть.

А у Клавдии — жопа-предсказательница, и, кажется, я не хочу ничего об этом знать.

---

Перечитал последние записи в днявке, поудивлялся, как можно быть таким унылым, поковырял волдырики от ожога, попил чай с чабрецом, посмотрел мультик про Дарью.

продлевать каникулы болезнью весело, если в диагнозе нет слова "трах".
трахеит, чо.

а на улице солнышко, зелень и птички поет.
а ты сиди дома, дура.

---

дочерние чуйства

я соскучилась за папой
с Антоном я встречусь - надеюсь, - в Киеве, с Жекой тоже.
скучание по Анечке - оно ровное, как штиль. и постоянное. когда тебя постоянно что-то пилит, рано или поздно прекращает обращать на это внимание. да, однажды я буду гореть в аду. да, во мне выпилят дырку, как в Пустом, и выпьют душу. я слышала. я знаю. все мы там будем.
а папа... когда вверяешь человека кому-то - слагаешь с себя обязательства. словно ты уже за него не в ответе, его защитят, накормят, напоят, о нем позаботятся люди, которые рядом с ним. и остается только вот это: чувство, которое возникает у меня, когда я выхожу с утра на Солнечный пустырь. бамс-бамс, звенит в ушах Хелависа, из-под экомаркета выплывает яркий и светлый блин, бамс-бамс, опустевшую, почерневшую глину и развалины заливает новый день, бамс-бамс, будь хорошей дочерью, Яночка, будь-хорошей-дочерью.
в последнее время могло казаться, что я чурбанистая и злая, словно все вокруг сделали мне очень плохо и теперь я ворчу и плююсь ядом. плохо мне никто не сделал, но я действительно могу быть говном. состояние такое было. или закрываться, и кипятить себе гадкое зельишко мыслей внутри, или расплескивать его вовне, а это чревато, можно и по роже получить. вот я и нервный. и велосипеда у меня нет, и жизнь неиллюзорно напоминает цвет испугавшейся мыши.
к чему это я. я не столб. и даже не пень - ну, может чуть-чуть. моя рожа кирпичом - это всего лишь нежелание выливать грязь в этот Добрый и Светлый Мир. перебьюсь, переболит, пройдет.
я все равно тебя люблю, папа.
и скучаю.

---

сижу в кипе учебников и тетрадей, руки прилипли к волосам, раскачиваюсь взад-вперед и думаю: ну почему, почему у меня всегда все через жопу? обязательно нужен стоящий на раздаче пенделей кто-то, который помогал бы мне возвращать из астрала мозг действующим народным способом.

у меня два часа на то, чтобы выучить столицы всех стран Азии, тарелка с омлетом-из-одного-яйца, свежий кофе и... Себастьян, поющий, что он глэд ми кэйм, поэтому - мир прекрасен, не смотря на то, что понедельник %)

все выглядит так, но...

хорошего всем дня % )

@темы: буратино был тупой, убежавшее кофе Федоры Егоровны

---

не треба за стежкою стежить


сижу в Саду, ем кексы.

@темы: звуки

---

Для  воображаемый
прости меня.

Порвал веревки, разжал оковы, изрезал нити,
ослабил связи и сжег мосты.
Пепел и память - в пробирку, чтоб лучше видеть.
сможешь - прости.

Собрал по каплям чужие фразы, собрал улыбки,
свернул в тайник.
Тепло шкатулки, в которой уснули мои ошибки
хранит двойник.

И к старым снимкам, к знакомым лицам, к потертым пленкам
сладко вернуться, остаться - невмочь.
Звуки обмотаны лентой вокруг шестеренок.
Кликнешь - смогу помочь.

А если вдруг станет грустно, и больно, сталью надавит
прошлого тонкая нить.
Ты улыбнись, окунувшись в вязкую память.
Вспомни: я обещал звонить.

@темы: рифмы

---

бытовое

1 жгла благов... палки-вонялки. сандаловые и еще с какой-то ерундой. стало приятно пахнуть, но не легче засыпать.
поставила спокойную музыку. долго под неё думала. уснула под утро с какой-то разыгравшейся внутри опустошенностью. ну и ладно, сказало внутри.
пыталась читать Миллера. ржала до диких колик, осознала - не помогает.
сменила постель, нашла у Ваньки пододеяльник с звездочками. синий. он его у бабушки забрал. думаю - ну, сейчас нахлынут воспоминания из детства. в ожидании воспоминаний посмотрела эпизод сериала, почитала рассказы, послушала музыку, подумала.
положила рядом игрушку. обняла игрушку. игрушка обняла меня. испугалась глюков, проснулась.

сегодня куплю яблочный шампунь. нет, лавандовый джонсанс-бэйби, и, блин, если не поможет, буду просить Клавдию тупо вырубать меня по вечерам. сковородкой в рожу. и гори оно все конем.

2 людям слишком сложно быть честными друг с другом. что за новый марафон - давайте доведем правду до такой формы, консистенции, густоты, чтобы она перестала быть правдой? Лай одобряет, чо уж.

@темы: мюсли и вафли, убежавшее кофе Федоры Егоровны, people are strange

---

стая обезумевших птиц

самое отвратительное в постоянной рефлексии это то, что приходит, когда полностью себя изучил. исковырял. взвесил-перевесил. посмотрел под лупой, микроскопом, телескопом. сквозь красный и синий цвет тридэ-очков. поэкспериментировал с ракурсами. а потом - бац, - и голос разума тебе в виски, насмешливо так, с хитринкой: "слушай, да это же всего лишь ты!" всего лишь я. изученный материал, понятная, пусть трудно формулируемая суть. нечего его выкручивать, сканировать, клонировать. поэтому все, чем я занимаюсь, напоминает длительный голод. когда организму нечего жрать, он жрет себя. когда нет информации для анализа - доанализировать имеющуюся можно до такой степени, что так и сдохнуть недолго.

@темы: время рефлексии

---

флешмобец

1. Родители назвали тебя так, как назвали. А какие еще имена они рассматривали?
родился бы парнем - был бы Егором

2. С днем рождения какой известной личности совпадает твой собственный день рождения?
Роберт Браунинг. а еще в этот день сбили Джейка, и, черт, флешмоб, спасибо тебе огромное за просветление!

3. Сколько тебе лет по твоим собственным представлениям?
склерозный старый хрен, но вообще-то - по-разному.

4. Если бы была возможность посетить себя-в-детстве, какой бы возраст ты выбрал и какой подарок себе сделал (в пределах своих сегодняшних возможностей)?
никакой. не хочу временных парадоксов.

5. Назови хотя бы три абсурдные, странные или непопулярные профессии, которые могли бы тебе подойти.
убийца, психиатр, алхимик

6. К каким предметам твоей повседневной жизни ты испытываешь особенную привязанность?
к зубной щетке.

7. У тебя есть повторяющийся кошмарный сон или мотив сна? О чем он?
я просыпаюсь, просыпаюсь, просыпаюсь.

8. Если бы ты был не человеком, а персонажем романа, то каким писателем ты бы хотел быть придуман?
Кингом.

9. Если бы ты писал роман, о чем бы он был?
о поиске или смерти

10. Назови темы, мотивы или сюжеты, которые никогда не надоедают тебе в литературе и кино.
да мне почти никогда не надоедает литература и кино, но исключают сопли в сахаре и сперму на кулаке

11. У тебя есть воображаемый друг? Кто он? Кого вообще ты берешь в воображаемые друзья?
был. фикус. я все время сомневался в его существовании - вот он и исчез.

12. Какими качествами обладают люди, в которых ты влюбляешься?
много знают, много говорят, любят спорить.
а, да, здесь где-то должна быть прописана железобетонная логика и проблемы с эмотивностью.

13. Может быть, у тебя есть какие-то фетиши? Расскажи про них.
Робеспьеры орфография и пунктуация аутоэротическая асфиксия
во! это должен быть медленный, изнуряющий, томящий секс с чужими мозгами. мелдинг.
а вообще, что такое фетиши, я ничего об этом не знаю, не слышал, и вообще - мне меньше 18, пошли прочь с такими вопросами.

14. Какая песня о любви для тебя является самой честной и правильной?
ЯЯЯЯЯЯ ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ шутка. я не знаю, правда.

15. Если бы тебе довелось придумывать духи, какие ноты ты бы собрал вместе в уникальный аромат?
грейпфрут и жасмин.

16. У тебя есть свой выдуманный мир?
да.

17. Какую из своих детских мечт ты смог воплотить в действительность, когда вырос?
эй, я не такой старый! я переехал из Миргорода, чо.

18. Было ли в твоем детстве что-то, что казалось тебе непонятным и даже пугающим, но что неизменно приковывало к себе внимание и что ты смог понять и оценить, когда вырос?
гомосексуализм, курение, честность.

19. Какие реликвии детства ты хранишь до сих пор?
чучундру

20. И - напоследок - опиши дом своей мечты.
дома - для Степфордских педиков, я буду жить в квартире.

@темы: время рефлексии

---

и тут я заорал

@темы: void is calling, звуки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

- Я твоя утренняя галлюцинация, - говорю я полуголому, сонному, взъерошенному Ваньке.
- Врешь, - фыркает он и наливает воду в стакан.

@темы: убежавшее кофе Федоры Егоровны

---

Жизнь хороша и смерть хороша,
когда мы идем вслед за Джа (с)

1 Мне действительно давно не было так легко и свободно.
от мысли перехода в нормальный режим с пятью часами сна даже не тошнит

3 Не могу понять, хочу в киев или нет.
это же двенадцать часов поезда ради хлюпающего царства оттепели под ногами, центральной Украины и жекиной улыбки и обзывалок, за которыми я ужасно соскучился
с другой стороны, это середина недели и почти полное отсутствие денег
и вообще, не факт, что все будет
неопределенность раздражает

@темы: щастячко, мюсли и вафли, кусок филантропа

---

я смотрю в темноту, я вижу огни

этический локальный срачик по 10051.
сакральный смысл в дверях и стенах

...

Людей со вживленной в душу тайной Бьякуран делил на две категории: изгрызенные секретами и туманные. Первые были сухими, жилистыми и вонючими, как будто ежечасно натирали свою внешность и внутренность хозяйственным мылом, последние - таинственными и головоломными. Эти, в отличии от первых, нравились Бьякурану больше, потому что барьеры из сарказма, манерности, доброты, или еще из чего-то было приятно ломать.
Но из всех правил есть исключения, перед развилкой всегда есть путь, который человек отвергает, обрекая себя на незнание и воспоминания о несбывшимся, всякие принципы могут разрушиться, как карточный домик — от слабого сквозняка реальности.
Бьякуран не любил исключений.
Ирие Шоичи был им, и Джессо не знал, что с этим делать.
Ирие Шоичи был очаровательным зеленоглазым очкариком, носил в карманах плеер и пару японских монеток, мыл голову травяным шампунем.
За ухом, под рыжими прядками, он прятал карандаш с мягким грифелем — на случай подходящего случая.
На его запястье ерзали резиновым ремешком часы с поржавевшей заклепкой.
За тонкими стеклами очков, по внутренней стороне окружностей радужки, были возведены барьеры.
Смотреть на них было так же интересно, как и угадывать — астигматические ли линзы в черной оправе, натуральный ли у Шоичи цвет волос, пьет он кофе с сахаром или без сахара, и где же находится склад пустых баночек из-под энергетиков, если Ирие никогда не бросает их в мусорное ведро.
Барьеры были цельные, но не нерушимые, и от осознания того, что ему - Бьякурану, - вовсе не хочется в этом всем ковыряться, становилось дурно.
Барьеры оказались крепкими, возведенными старательно и предусмотрительно — подальше от разрушительной коррозии внешнего мира.
Джессо обходил их по периметру и вспоминал анекдот про ёжика, который бегал вокруг бочки.
Барьеры сносить хотелось, но только свои, и это было хуже всех исключений и несоответствий принципам вместе взятых.
Когда-то девочка с мутным невидящим взглядом говорила ему, что только честность ранит больнее оружия, что только правда может действительно резать по живому, что только истина может помочь стереть противника в порошок.
Только правда.

Бьякурану было интересно спорить с Шоичи, даже если он оказывался неправ, или - бывало и такое, - неправыми были оба. Шоичи спорил запальчиво, краснея щеками, носился по комнате, раскатывал перед сознанием Бьякурана перечень умных и логических аргументов, цитировал научную литературу и быстро-быстро говорил. Однажды Бьякуран заметил, что артикуляция у него абсолютно никакущая, и очередной спор, где предмет настолько смешон, что забывается спустя несколько минут, прервался советом Джессо поговорить с зеркалом, запихав в рот жменю морской гальки.
(До этого Бьякурана никто не называл придурком, и это, сами понимаете, ужасно волновало).
Следующие полчаса они провели за обсуждением среднего количества камней, помещающегося в ротовую полость.
- Я, конечно, знаю что это не так, - говорил Бьякуран, лежа на полу среди разбросанных бумажек, конспектов и рефератов. Смотрел снизу на стопки книг, казавшиеся многоярусными башнями или небоскребами, - но создается впечатление, что тебе тупо лень открывать рот.
- Просто так можно больше сказать, - пожав плечами, произнес Шоичи. - Чай? Через сорок минут факультатив.
- Это значит, что нужно отрывать себя от пола?
- Хотя бы попытайся. Я принесу лопаточку.

Вообще-то, Ирие Шоичи был ужасной занудой — можно сказать, невыносимым человеком. В его голове постоянно работали шестеренки мысли, перебирались модели поведения и схемы развития событий с исключенным из них человеческим фактором. Еще он прятал улыбку так, словно она была вожделенным кладом, а Бьякуран - пиратом из "Острова Сокровищ".
(Или улыбка, или жизнь).
Бьякуран тогда улыбался за двоих.
Однажды Шоичи попытался задобрить кофейный автомат японскими монетками из своего кармана. Автомат недовольно пищал, выкидывал мелочь обратно и ругался по-английски на зеленом экранчике.
- Центы в другом кармане, - напомнил ему Бьякуран.
(Он не знал, над кем смеялся, но остановиться не мог).
Однажды Шоичи нашел заляпанную кровью белую майку и вопросительно посмотрел на Бьякурана.
Джессо глядел устало: он не спал три дня, пытаясь отодрать со спины воображаемый двухсторонний скотч, от которого саднила кожа. Повернулся лицом к окну, стянул с себя футболку; начал пересчитывать сочащиеся изнутри теплым цветом окна соседнего корпуса. Раз, два, три.
В какой-то книге жил мальчик, протягивающий душу в открытых ладонях, сам того не понимая; Бьякуран все прекрасно понимал, и от этого становилось мерзко.
Незаживающие раны сочились багряным, отдельные островки шрамов были укрыты грубой, потрескавшейся коркой, трещины истекали гемоглобином и гноем.
- Упал с лестницы? - поинтересовался Шоичи, и Джессо невольно понадеялся, что надежда в голосе Шоичи - всего лишь выдумка его подсознания.
- Летал во сне, - сухо проговорил Бьякуран.
- Опять украл "Растишку" из супермаркета? - Шоичи выхватил из его рук футболку, посмотрел странно из-за стекол, мол, даже не думай об этом. - Сейчас я вылью в тебя бутылочку перекиси...
- Она же невкусная!
- Нет, пить ты будешь чай, - отрезал Ирие. Сомкнул пальцы на белом запястье, потянул вяло сопротивляющегося Бьякурана в сторону ванной. Меж белого кафеля хлынуло журчание холодной воды, запахло хлоркой и влагой, свалилась прикрепленная к стенке присосками мыльница - кусок душистого мыла петлей юркнул к водостоку.
- Давай лучше наоборот, - предложил Бьякуран. - Продезинфицируешь чаем, а баночку спирта я выпью. Для храбрости.
- Не пойдет. Наклоняйся.
Джессо негромко хмыкнул, посмотрел на Шоичи, стоящего с душем в руках и намерением сделать доброе дело - в глазах.
Наверное, Шоичи делал что-то категорически неправильно, потому что Бьякурану казалось, что намокает у него все, что угодно, но не спина. Скрипящая на коже хлорная вода затекала в уши и глаза, Бьякуран фыркал, отряхивался и чувствовал себя ужасно глупым десятилетним мальчиком, которому мама моет голову.
Шоичи выключил воду и, воспользовавшись шумом, звенящим в ушах Джессо, вылил на спину баночку с перекисью, поровну, чтобы на каждый шрам - по пятьдесят грамм, а потом замер удивленно и испуганно, и Бьякуран успел подумать, что не он один не ожидал такой подлянки. Он зашипел сквозь зубы, бросил через плечо абсолютно дикий взгляд - такой, что Шоичи отбросило на несколько полушагов к двери и пригвоздило к полу. Вокруг линии позвоночника шипел пероксид, Джессо захотелось сложиться пополам и поломаться.
- Я..
- Шоичи. Не дергайся. Все в порядке.
- Но...
Бьякуран мельком на него посмотрел, улыбнулся - на этот раз чисто и искренне, помотал головой — словно пытался поймать нужную мысль.
- Ты мне чай обещал. Помнишь? Со мной все нормально. Иди, - Шоичи озадаченно на него посмотрел, взял бинт, намереваясь, видимо, завершить начатое, но Джессо перехватил его пальцы, заглянул в глаза - серьёзно и внимательно.
- Это с детства. Перевязками тут не поможешь. Не волнуйся.
Ирие растеряно кивнул, глотая невысказанные вопросы. Во-первых, какого черта Бьякуран разрешил ему поиграть в доктора, если знал, что это не поможет, а во-вторых - почему ему не захотелось отводить взгляд.
Собственная клетка затрещала прутьями.

В детстве Бьякуран учился гадать на кофейной гуще. Тетушка Джованна работала в кофейне, находящейся в солнечном закутке улицы, ведущей в его школу. Пирожные она готовила препогано: то добавлала слишком много сахара, то крема, то дрожжей; ситуацию исправляли две тоненькие, похожие на бронзовые статуэтки, девочки из филармонии. Однако в варке кофе Джованна была признанным мастером.
В крошечном кафе пахло печеньем и ликером, которым тетушка, отнюдь, не брезговала, на деревянных полках под слоем светящейся пыли, лежали книги, которые уже несколько вечностей не открывались.
Бьякуран спросил у неё однажды - есть ли книга значений узора, и -
- Что мне выпить, чтобы видеть прошлое, настоящее и будущее вместо кофейной гущи?
...улыбался задорной мальчишеской улыбкой, за что был бит пухлой лапищей по затылку.
Тетушка Джованна советовала ликер, и бейлис, и брось эти дурацкие шуточки, Джессо, а еще говорила:
- Ты сам все увидишь, сам поймешь. Толкования жизни - для бухгалтеров и забитых роботяг. Гадания - не высшая мате...
- Какое счастье.
- ..матика, тут нет основной формулы, под которую можно все подогнать.
- Пойду, расскажу матери, - щурился Бьякуран, допивая положенную порцию напитка Богов, - что больше не буду учить эти глупости. Подамся в цыгане или отшельники, достану палантир из шкафа..
- Начни с малого, Джессо, - смеялась одна из бронзовых скрипачек, - завяжи шнурки.
Он завязывал шнурки и, если везло, прибегал в школу как раз к звону колокола.
С незадачливыми веревочками он справлялся, а вот тайна кофейной гущи так и осталась неразгаданной.
Бьякуран зачерпнул концом ложки высыхающих зерен со дна чашки, покрутил перед глазами, подавил неуместное желание съесть и бросил ложку в раковину как раз в тот момент, когда толкнули входную дверь.
- Я принес тебе мармелад, - бросил Шоичи из коридора и принялся выпутываться из шарфа, одновременно снимая ботинки и расстегивая молнию на курточке, - ..и лекции.. а ещё..
Дальше Бьякуран не слышал - сосредоточился на шипении чайника и воплями за открытым окном, кофейная гуща перед его глазами сворачивалась, расплывалась и рассыпалась. Капля из крана ударялась об умывальник с интервалом в тридцать секунд.
- Ты в порядке?
Ирие уже зашел в комнату, раскрасневшийся на морозе и непозволительно рассредоточенный, бросил пакет с мармеладками на стол, сел напротив Бьякурана и взволновано посмотрел поверх его плеча.
Джессо поднял голову, дернул уголком губ и сказал, что у них закончились лимоны.
Шоичи захотелось нервно рассмеяться и выпрыгнуть в окно бомбочкой.
- Это что? - кивнул Ирие на нарисованный кривоватый эллипс с кружочком внутри.
- Ты, - Бьякуран усмехнулся, оперся подбородком на ладонь. - Похоже?
Шоичи молчал, уставившись на горящую красным "ВКЛ" кнопку магнитофона.
- Не волнуйся, это не импрессионизм, и, думаю, ты сможешь увидеть именно то, что хотел передать художник, - Бьякуран взял карандаш, обвел крошечный кружочек еще одним.
- Вот это - ты. Настоящая, лишенная масок и десятка защитных слоев душа, с воспоминаниями и чувствами, законсервированными несказанными словами, мечтами, стремлениями и целями. Могу дорисовать очки, чтобы было понятней. У меня даже где-то красный карандаш есть.. - взгляд у Бьякурана становился злым и острым, как лезвие - Шоичи отшатнулся.
- А вот это, - Джессо указал на внешний круг. - "ужасающие хребты", которые ты воздвигаешь со скоростью света вокруг этого мелкого кусочка жизни, - он задумчиво почесал подбородок кончиком карандаша. - Вообще, подобная конструкция есть внутри у каждого. У кого-то там помойная яма, у кого-то - маленькое жлобское счастье, которое никому не хочется отдавать и показывать. Люди разные нужны, люди разные важны. Но не суть. Я хочу сказать, у каждого такое есть, даже у меня, ты в этом смысле абсолютно не уникален. Но ты кое-чего не понимаешь, и это делает тебя исключительным, ужасно раздражающим придурком. Наверняка в Японии для обозначения этого есть один смешной иероглиф. Душа - вот этот кружочек по центру, - это не разменная монетка.
(Ты можешь её представить как коробку с фотографиями, баночками и зеркалами).
- То есть, её нельзя продать или променять, только если ты не заключаешь сделку с сериальным демоном. Понимаешь, что это значит, Шо-чан? Доверяя тебе какую-то часть себя, я не могу - и, что самое главное, не хочу, - получать чего-то взамен. Это не договор между двумя сторонами, заверенный нотариусом. Не контракт. Никто не заставит тебя дробиться на осколки, чтобы отплатить за чужую память или чужие чувства. Ты никому ничего не должен.
- Зачем вы делаете это? - резко спросил Шоичи, глядя, наконец, с вызовом и какой-то горечью, прямо на Бьякурана, в выцветшие светлые глаза, на тонкие, выделяющиеся после бессонных ночей, капилляры. Взгляд у него уже не злой, скорее - утомленный, словно это Шоичи только что едва ли не шипел сквозь зубы прописные истины. Джессо выглядел как человек, которому тошно и дурно от самого себя, и от ситуации, и от мира.
- Потому что задолбало на это смотреть, - прямо ответил Бьякуран.
И рассказал историю про девочку с мутными невидящими глазами, возрастом в несколько вечностей.
И добавил - потому что будет жаль, если я не откроюсь единственному человеку, который может называть меня придурком.
А потом ушел прочь.

Шоичи нашел его в беседке рядом с кампусом.
Беседка пропиталась дождевой влагой, вокруг неё хлюпал тающий желтый снег.
Перед Бьякураном на относительно сухом столе лежал целлофановый пакет с лимонами и пачка сигарет, волосы у него промокли и кожа стала бледнее, чем всегда, и Шоичи немного неловко от того, что первая мысль, у него мелькнувшая - это утопить мерзавца, не следящего за своим здоровьем, в горячей ванной.
- Я подумал, что могу открыть двери, - он сложил зонтик и сел рядом с Джессо на скамейку.
От него пахло сигаретами и дождем.
- Я не буду заходить без приглашения.

...

- А теперь встал отсюда, собрал свои унылые лимоны и пошел за мной, идиот.

@темы: гриборнова поляна, слова, параллели

---

Это должен быть весенний дизайн, но у меня как всегда случилась лажа с восприятием, и получился очередной каштан, покрытый плесенью

@темы: www

---

принцип веры

долго втыкал на изображения жутких картин в чьем-то цитатнике, не проникся совершенно
единственная, которая торкнула - та, на которой в темноте задверья - упершиеся в стекло детские ладошки. она напомнила эпизод мкп, над которым я плакал не потому, что мне было грустно за персонажей, а от отвращения и тошноты; совмещать рвотные позывы и слезы - это, я вам скажу, то еще занятие )
серия была про сексуального насильника, не получавшего удовлетворения от подчиняющейся ему жены, у которой был рак груди; он похищал девочек-подростков, насиловал их, контролировал оплодотворение и сам процесс беременности. рождалась девочка - жена покидывала ребенка на порог какой-то церкви, мальчика называли майклом, в честь неудачной беременности, и оставляли жить в доме, где ярусом ниже избивали и лишали жизни их матерей.

@темы: мюсли и вафли, а под платьем бронежилет, многосерийное

---

о км и разложениях

Разлагаюсь и играю с клавдией в юного детектива: мы составляем вместе с командой бау профиль серийных убийц. убийцы могут рисовать комиксы о собственных похождениях, при этом не подозревая, что выходят на улицу, когда в щели домов прячутся даже самые черные кошки. им нужны таблетки и что-то еще кроме голоса из автоответчика. убийцы могут быть такими, как фойет, с жилками на висках и по центру лба, грубым голосом и ведущими их далеко вникуда шрамами. у них было что-то вроде тяжелого детства, и котят они любили своей, особенной любовью, как потом начали любить своих жертв.

.

а за хотча мне грустно и очень тяжело,
а рид ходит на костылях-костыле и пользуется им вместо указки,
а гарсия вплавляет себя в рамочку для нового кабинета моргана,
а у моргана в голове схемки и план несрыва, и огромное желание снять пиджак,
а джейджей спешит домой, ей теперь есть куда спешить,
как и хотчу,
а у росси талант к моральным расчленением, и это вовсе не так худо, как звучит,

а где-то на американских дорогах гидеон ищет потерянную веру
и эл меняет сигнализацию 15 числа каждого месяца

@темы: мюсли и вафли, многосерийное

---

подумалось недавно

даже если я нахожусь в дерьмовейшем, найдерьмовейшем состоянии, которое только может у меня быть, когда я вижу конкретного человека, смеющегося над идиотской картинкой с закосом под Марио, мне становится тепло и хорошо, и желание выпустить половине населения Земли кишки пропадает на достаточно долгое для единственной улыбки время.

няняня мрр куфуфу
сгинь

@музыка: Radiohead – Cut A Hole

@темы: щастячко, кусок филантропа