[in6b1]

У Дакоты сегодня День Рождения.

Пара слов про Дакоту:
1 она выражает чужие мысли так, что хочется сиюминутно бежать за шапочкой из фольги.
2 поэтому Дакота хлеще и лучше ноосферы, потому что ноосфера никогда не будет настолько прекрасной.
3 еще Дакота совершенно очаровательно троллит, она как легион анонимусов, только суровей - не забывает и не прощает.
4 я бы хотел сказать, что в душе она любит тюльпанчики и котят, но пальцы не подымаются. А вдруг это не так?
5 энивей, Дакота очень эмоциональна. И это здорово.
6 вообще, я плохо знаю Дакоту. Я думаю, она может представить меня как чувака с пакетом на голове, и от этого ничего не изменится, но! чилавег! будь счастлив! береги мозг смолоду! сопротивляйся неудачам! и всетакое.
уруру.

Ветер колошматил воду. Волны размывали берега из искусственного песка, взмывая над насыпями и доносясь до увядшей и пожухшей поросли, доставшейся прибережью от выматывающей и холодной зимы.
Зима была колкая - может, потому, что отопление в ветхом домишке работало только по выходным: расходование ресурсов Лаймы, штат Огайо, был ориентирован на работоспособных и трудолюбивых жителей.
Впрочем, холод можно было терпеть. Он не раздражал, ведь не на кого было раздражаться. И не злил - не на ком срывать злость. Эдакая идеальная идеальная тренировка духа, вроде той, в которой каждому обидчику полагалась золотая монетка. Желательно, настоящая. Человек, живущей на чердаке этого покачивающегося от ветра дома, кажется, помнящего еще войну между севером и югом, полюбил подобные штуки после выпуска.

( боксерская груша осталась в школьной раздевалке, Курт.
больше я не практикую агрессивные методы выплескивания гнева
ради прикола сходил на курсы риторики и полемики
такое же дерьмо )

В общем, молодой человек расширил границы своего терпения.
Расшатанная жилплощадь вообще многому учила.

( когда я впервые осмотрел эту комнату
я узнал её в себе )

Скрипучие полы прогибались под весом пыли, копошившейся под плинтусами и на почти невостребованной батарее, между старых картонных коробок с остатками скотча, за стеклами сервантов, закрытых от глаз гипсокартонной перегородкой. Владелец дома сделал все, чтобы его вспоминали поменьше и осуждали побольше, утрамбовал свое прошлое в стены бывших родными стен и свалил куда-то в Голландию, строить и бороться с ветряными мельницами, ежегодно покупать деревянные башмаки и сажать тюльпаны на заднем дворе.
В стенах были прорехи, и некоторые из них даже выглядели как окна.

Блейн переехал сюда летом, через месяц после выпуска, через месяц после того, как Курт сел в жаркий, провонявший потом автобус до Нью-Йорка. Он тогда, усевшись на место, припал лбом к теплому стеклу и смотрел на Блейна, не двигаясь, не махая белой рукой и не пряча глаза. Они просто смотрели друг другу в глаза: один - стоя на разогревшемся, пышущим едва ли не адовым жаром, асфальте, приподняв голову так, что солнце слепило глаза, мигая половиной из-за желтой крыши, другой - сидя рядом с тонкой темноволосой девушкой, её пальцы лежали на гитарных струнах, а в ушах звенел текущий по проводам кантри.
Это был последний момент в его жизни, когда единственным, чем их разделяло было стекло.
Но даже из-за него глаза Курта поблекли - совсем чуть-чуть, буквально на пол тона.
Автобус завел двигатель. Губы Курта шевельнулись в какой-то фразе, которую Блейн не смог разобрать, и это жутко его испугало. Шевелящиеся губы, дергающийся кадык и тишина, заливающаяся в душу холодной водой.
Курт хотел что-то сказать - но не мог.
Злая ведьма отобрала у него голос.

( - ты что-то сказал тогда. что?
- что приеду. я приехал )

На чердаке было две работающих розетки. В одну включался тусклый ночник, светящийся светом уходящего навсегда солнца; его абажур любил летних мух и незадачливую мошкару, которой повезло добраться до тепла.
Для другой Блейн принес тройник.
Вай-фай ловился из соседней дорожной забегаловки и из-за перебоев во связи разговаривать по скайпу с Нью-Йорком было невозможно, но они старались. Их голоса преодолевали преграды в километры и пропасти, они вылавливали нужные слова в помехах и запоздалых сообщениях, писали извиняющиеся сообщения, когда внезапно прерывалась связь.
Курт рассказывал многое о своих поисках себя.
Перед каждым разговором Блейн поспешно зашивал грудную клетку, чтобы Курт не нашел поводов придраться. У него была связка ключей от всех дверей, и будет гораздо лучше, если он ими воспользуется. А не войдет в открытые двери, чтобы потом мучиться, сравнивая себя с вором, крадущим чужое личное пространство.
Довольно странно, что он еще не понял, что у Блейна его попросту нет.

За время прибывания в Нью-Йорке, Курт приезжал трижды, и ни разу Блейн не пошел провожать его на автобусную остановку. Не потому, что боялся повторения застекольной немоты и не потому, что не хотел видеть, как из-под колес автомобиля пыльным шлейфом стелется время, проведенное вместе, которое Курт всегда оставлял за спиной.
Его мальчик умел избавляться от заплечных тягостей - и чтобы никто не видел, как он оставляет их на дороге, просил его не провожать. Говорил, что ненавидит прощания, скомкано чмокал его в щеку и выкатывался с лестничного пролета на Дорогу Резервуаров. Вытягивал вперед руку - звенели и трещали браслеты на запястьях, а потом изящно забирался в салон какой-нибудь легковушки, уезжал и очень старался не оборачиваться.

( Блейн слышал этот звон во снах
он как будто укоризненный )

Насчет добровольных визитов - как и во всех банальных историях, искренним был только последний.

Блейн тогда откопал на чердаке в родительском доме патефон, снял пластинку "Битлз" со стены, поставил громкость потише, чтобы не разбудить старую бабушку, живущую на первом этаже, ложащуюся спать ровно в полседьмого вечера и встающую в полседьмого утра, и уселся за книгу. Водохранилище за окном переливалось непривычным молчанием, и его звук вгрызался под кожу тревогой. С пустыря ветер приносил запах выжженных трав и дорожной пыли. Что-то звенело в воздухе - не предчувствие, скорее...
Курт. Курт звенел вместе с браслетами на своих запястьях, вместе с пульсом в его висках, вместе с легким скрипом патефона, и этот пока ирреальный, необъяснимый звук, сжимал ребра.
Курт пришел со станции пешком. Скрипнула входная дверь - кому нужна старая бабулька, живущая своим расписанием, и молодой гей, живущий в комнате на крыше. Чертов Карлсон.
Когда он шагнул на первую ступеньку, патефон замолчал.
Курт Хаммел, будущая звезда Бродвея, выглядел призраком уходящего навсегда лета. Его волосы были взлохмаченными - видимо, на улице прошелся мелкий неприятный дождь из тех, от которых прятаться хочется сильнее, чем от сносящего фонарные столбы урагана. Его волосы были взлохмаченными, запутанными, лишенными привычной укладки, и это делало его похожим на того Курта, который выскакивал из ванны с горящими щеками и влажными искусанными губами, наспех вытирался полотенцем и мигом заворачивался в простыню: не из стеснения, а просто так.

( они смотрели Шерлока и смеялись над этим )

Так вот, в глазах Курта плескался аделаидовый штормовой океан.
Он не застыл на пороге, как это было два раза до этого, не осмотрелся, подметив наметанным глазом любые изъяны и перемены,
( Курт любил находить изъяны )
просто двинулся вперед, навстречу застывшему в кресле с книгой и не-предчувствием, покалывающим под лопатками Блейну. Аккуратно забрал у него том Дюма - зашелестели пахнущие старостью страницы.
Поцеловал.
Блейн насторожился. Сидел и не шевелился со своими распоротыми ребрами и душой, которую не успел закрыть для Курта Хаммела, чтобы подарить ему очередную радость первооткрывателя.
Заметил ли Курт?
Он так и не решился спросить.
Пустырь всколыхнуло порывом ветра, и в волосы Курта вплелся запах жженного поля и дыма.
Он был похож на мальчика, которого он встретил на ступеньках в Далтоне: глаза блестят влагой, дрожат губы, ресницы отбрасывают тень на светлую радужку, потому что Курт по-прежнему прикрывает глаза, когда целуется.
Как в первый раз.
За исключением одного: у Курта-четыре-года-назад не было заплечных мешков, только мечты, и выкидывать их не собирался. Отказаться от мечты казалось преступлением похуже, чем убить человека.
В конце концов, человек без стремлений - как там говорили? - всего лишь вертикальная лужа?
Курт Хаммел вернулся за своей ношей и обнаружил её раскрытую для него грудную клетку, готовую к принятию душу.
Раскрытую, как в первый раз.
За исключением одного: у него были ключи, и они могли не только открывать.
Блейн обхватил его за талию и притянул к себе на колени, а Курт так и застыл в неудобной позе, в которую его усадили, не отрывался от губ, доверчиво обнимал за шею и раскрывался сам.
Вряд ли Курт осознавал, что это был едва ли не самый жестокий поступок в его жизни.

( у нашего курса тур по миру
лучшие из лучших

читай между строк, Блейн:
это как программа по защите свидетелей
даже если ты знаешь мое настоящее имя, то сможешь лишь смотреть
очень издалека )

Блейн никогда не таил обид.
На завтрак он сделал гренки с сыром.
На прощанье он поцеловал Курта в висок и отдал ему пластинку "Битлз".
Посоветовал хорошо питаться и не забывать, за всеми этими концертами, про сон.
Сказал:
- Я так горжусь тобой.
И захлопнул за ним дверь.

Курт долго стоял на обочине Дороги Резервуаров. В результате, ему удалось тормознуть школьный автобус, раскидывающий детей из вечерней школы по домам.
Блейн пил кофе и слушал тишину.

Через неделю он пил коньяк и слушал хриплый от алкоголя голос Себастьяна. Они пели "Бесконечные небеса", ели лайм, пытались делать лимо/лаймо!/над, смотрели какой-то старый черно-белый фильм, а потом Блейн почувствовал усталость, которая вязким киселем бурлила где-то в ногах и под коленями.
Заснул на плече у мистера Смайта.
На утро тот коварно подсунул чашку кофе в руки и дал коробок спичек, чтобы вставить их в глаза.
"Или куда захочешь".
Кое-чьи пошлые шутки вызывали ностальгическую улыбку. Кое-кто определенно знал, что делать.

( ты ведь не против, если я буду писать тебе письма?
ну или хотя бы делать вид, что это тебе, и я не нажму "сохранить в черновики" вместо "отправить"
или не отправлю, в очередной раз, в службу поддержки почтового сервиса.
Себастьян варит такой кофе, от которого глаза на лоб лезут
ну и я думаю на этом секрет успешной клубной жизни раскрыт )

Сейчас уже ранняя весна. Календарная.
Водохранилище пил солнечный свет, не пьянея. По краям берега жались друг к другу маленькие черные птенчики - они громко кричали.
Воздух наполнялся грозой, как медицинский шприц - вакциной.
Британи приходила и рассказывала, что весна приносит исцеление, что вместе с раскрывающейся природой раскрываются и человеческие души. Блейн напоил её бейлизом со сладким какао, дал в руки пакетик мишек гамми и сказал:
- Тошнит меня от раскрываний.
Британи посмотрела на него укоризненно, порывисто обняла и выскочила на лестницу.
На шее у неё болтался фиолетовый шлем с серебристым единорогом по центру.
Блейн улыбался.

Сегодня должен был приехать Купер. Он давно не получал никаких ролей, но по этому поводу не очень расстраивался.
Приезд брата волновал Блейна, потому что...
он сможет улыбнуться?
кому-то, а не единорогу на голове Британи С. Пирс?

Купер привез сидра и кожаный браслет с натянутой поверх его площади толстой нитью. Обвязал его вокруг Блейнового запястья, аккуратно завязал на узкий "бантик".
Долго не мог нарадоваться на то, что Блейн наконец перестал наносить на голову лю... гель.
Они смеялись.
От Купера пахло сигаретами и старым одеколоном с чуть древесным запахом, яблочным сидром и непрерывной дорогой. Той, которая рано или поздно приведет Купера туда, куда он захочет.
- Скажи, ты считаешь себя взрослым? - поинтересовался Блейн, укладывая голову на его плечо.
- А сейчас ты спросишь у меня, в чем сила? - парировал Купер без улыбки заглядывая в карие глаза брата.
- Нет, ну... - Блейн съехал по широкой груди и уложил голову у Купера на коленях, посмотрел вопросительно снизу вверх. - Мне серьёзно интересно.
- Тебе интересно, как много ты сможешь бросить, чтобы чего-то достичь, не так ли? Дело не в моей взрослости.
Блейн вздохнул.
- Вот поэтому я и говорил, что не нужно тебе нифига в колледж. У тебя в голове - вакуум, братишка, - Купер постучал ему по лбу. Блейн нахмурено свел брови. - Шучу. На самом деле, ты только и делаешь, что мыслишь законами физики. За спиной ноша - тяжело. Уменьшить массу нельзя - ноша обидится. Увеличить скорость тоже нельзя - слишком многое придется пропустить. Ты бы мог полететь, но у тебя нет реактивного рюкзака, как у главного героя GTA, правда? А о том, чтобы её бросить, я так погляжу, речи вообще не идет.
- Нет, слу... - попытался возразить Блейн, но Купер положил ему палец на губы. Это было странно.
- Ты мне вот что скажи: ты двигаться вообще пробовал? Потому что, по-моему, ты стоишь истуканом и ждешь с моря погоды. А её не будет, - взгляд Купера стал жестковатым, - никогда не бывает.
- Я понимаю.
- Понимает он. Кхм. Подай-ка сидр.
- На. Купер, а...
- Брат. Слышал про лимит добрых дел? - Купер взлохматил ему волосы. - Он исчерпан.
- Зануда.
...
...
- Купер?
- Что?
- Я полежу так еще, ладно?

( привет, никуда
мои ребра уже не болят
я все еще не уверен, что расслышал тебя тогда. )

Весенние бури пришли с запада - было влажно, пахло озоном и разливающимися потопами.
Внизу зазвонил телефон.
- Ох, ну никак покою не дают, что ж такое-то? - заохала старушка и поковыляла к телефону, держась за поясницу. Топ-топ, пол прогибается под костлявыми ступнями и узкими щиколотками.
Прозрачная женщина становится связующим звеном.
Цепь замыкается.
- Эй, мальчик! Тебя к телефону! Такой приятный голос у этой девушки... неужели за голову взялся, черт бы его побрал... А? Что? Не девушка? Какое-какое сопрано? Мальчик, избавь меня от любезностей с этим орущим существом! Смотри, не скатись с лестницы, ишь как побежал...
- Спасибо, - Блейн выхватил из цепких пальцев трубку.
Старушка Магда пригрозила ему маленьким кулаком и пошла в кухню, шелестя своими многочисленными юбками.
Блейн глубоко вздохнул.
За окном полыхнуло.
- Алло?