[in6b1]

Название: 1000 иголок.
Персонажи: Шоичи, Бьякуран, Нозару.
Рейтинг: PG.
Предупреждения: глюки, странностиль.

С детства Нозару был ловким и быстрым мальчиком. Пока его милейший папаша распоряжался, чтобы в ближайшем будущем наследник преклонил колени перед Арией Джильо Неро, сынок бегал по тротуару приморской улочки Палермо, стараясь живее переставлять ноги, чтобы не упасть и не выкатиться на проезжую часть (или к Тирренскому, через скучные, усеянные сорняком пустыри), дергал мелких черноволосых итальянок за косы и крал леденцы из колясок младенцев. Короче, был редкой занозой в чьей-то взрослой... душе. Куда такому в мафию, пусть и на попечительство самых добрых синих глаз в мире.
Ловкость пригодилась Нозару в будущем. Дикий, необузданный нрав урожденного сицилийского мальчишки вылился в средненькое, но довольно мощное пламя урагана, которое, начав бурлить в венах под тонким слоем обласканной солнцем кожи, ни при каких обстоятельствах не обретало покой.
Но в данный момент Нозару пригодилось не пламя, а то самое, приобретенное с детства умение быстро и безошибочно находить выход из любой Палермской задницы, в которую он попадал. А задница была приличной...
Семья Меллифиоре не радовала Альянсу глаз, но те терпели, стиснув пожелтевшие зубы до скрипа и вцепившись в накрахмаленные заботливыми женами манжеты рубашек.
У других семей терпения было поменьше, а глупости — побольше.
Кто-то из аутсайдеров прознал о дате и месте передачи важных для Семьи документов, кто-то из Кесаре или Спероне, и теперь сидел у Нозару на шее, нагло болтал ножками и требовал, чтобы он бежал быстрее.
Кажется, у него было пламя грозы. Чужое — от того, что знакомое.
Впрочем, Нозару тоже был один. Тезару отправили на какую-то "пабную миссию". Нужно было слушать и запоминать, не забывая при этом делать морду кирпичом и жрать пиво, как не в себя. Братец как раз подходил для такой работы. Крупный, грузный, загорелый до ушей — вылитый фермер на отдыхе, отправивший многодетную семью к теще в Рим. Да и тупить умел искусно — так, что всем вокруг верилось.
Острый уголок пластмассовой папки, в которой лежали документы, впивался под мышку. Нозару взмок — в начале августа солнышко грело сильно, словно хотело, чтобы к сбору урожая приступило несколько тысяч хорошо прожаренных яичниц.
Кесаре-Спероне наступал Нозару на пятки, на задники сношенных кроссовок, нагло дышал в спину и ужасно вонял жаждой денег.
Жаждой отгрести свою долю и смыться на месяцок куда-нибудь на Кипр.
Но хрен ему.
Нозару, резко затормозив, скользнул в тень арки — на её внутренней стороне дикий виноград переплетался со старыми глубокими трещинами. Из них сыпался песок, или штукатурка, или черт-те знает, что такое, но этим можно было воспользоваться, так что Нозару пальнул из пистолета в самую большую щель, быстро пнул стенку ногой, и дряхлая конструкция начала осыпаться.
Нозару побежал сквозь дворик. Вылетел на проезжую часть, едва не покатившись кубарем через капот пожеванного временем старого форда. Форд. В Италии. Кошмар и ужас.
До заправки - пол километра. Рядом с крошечным, отдающим провинциальщиной, магазинчиком, стоял непривязанный велосипед, казалось бы, перенесшийся сюда из начала века. Высокое сидение, низкий руль, корзинка, прикрепленная к багажнику - туда владелец наверняка собирался положить бумажный пакет со свежим хлебом и сыром.
А не судьба.
Ехать пришлось против ветра, а тот был горячим, пыльным и с каким-то искусственным сосновым привкусом на языке. Привкус Нозару не нравился — он был подозрительным, незнакомым, северным, в отличии от полыхающего вокруг лица жара, к которому он привык с детства. Педали негромко скрипели.
Папка под мышкой пропитывалась — насколько могла пропитываться чем-то пластмасса, — потом, вдавливала свой острый уголок ему под кожу, и держать руль в таком положении было крайне неудобно.
Вот она, обещанная Гаммой возможность вспомнить молодость. Детство.
Вдалеке замаячил алый навес заправки. Еще чуть-чуть, и Нозару сможет позволить себе облегченно вздохнуть.
Возле колонок обнаружилось две машины. Одна - крошечная, почти незаметная легковушка песочного цвета. Другая - автобус с тридцати четырьмя ребятишками, обсуждающими поездку на Сицилию, в край солнца и вкуснейшего лимонного мороженного, край моря и всего остального, что дома им, разумеется, недоступно. Ребра Нозару нехорошо сжались. Явственно ощущалась оперативная кобура возле сердца - жесткий ремень вдавливался в кожу.
Плохо. Дети — всегда плохо. Поэтому Нозару не хотел детей. И баб из-за этого не любил. И не хотел.
Тьху.
Песочный фиат приветливо распахнул двери, и оттуда вывалилось рыжеволосое, сдавленно ругающееся тело. Нозару подавил импульс нервно расхохотаться.
Ну, кто, скажите на милость, прислал принимать документы его?
Отчего босс так не ценит мозги своих подчиненных?
Твою мать, думал Нозару, вцепившись в зеленую папку.
— Твою мать, — пробормотал Шоичи.
Сзади визгнули тормоза.
— То есть, ты предлагаешь мне сесть в эту машину и уехать, пока ты будешь разбираться с моим преследователем? — поинтересовался Нозару. — Извините, что не на "вы", Ирие-сан, но...
— Да. Садись и езжай, - очки Шоичи блеснули на солнце.
Комично.
Нозару закатил глаза. Сел в машину, захлопнул двери. В конце-то концов, этот человек — правая рука босса. Ну не за красивые же глаза его взяли, правильно?
Мотор тихо загудел.
Правильно, думал Нозару. Ирие Шоичи - стратегический капитан Меллифиоре. Разумеется, о нем никто ничего не знал, но и так было ясно, что особых боевых навыков у него нет. Даже выглядит он хило со своей легкой сутулостью и выпирающими из-под светлой рубашки лопатками. Тюфяк как он есть, куда такому в боевку...
Нозару потряс головой: сам заварил, пусть сам и расхлебывает. Он свое дело сделал. Остался лишь, как любила поговаривать Айрис, красясь, последний штрих.

У Шоичи была собственная папка, синяя, но оставил её в машине. Отчеты о производстве хлебобулочных изделий одного из местных заводов, завернутые в знакомый всем школьникам зеленый пластик, подумал он, будет мешаться в погоне. А так как гнаться будет не он, а за ним, то это крайне невыгодно. И не целесообразно. И не любил он таскать в руках всякую фигню.
Тут, в отличии от охлажденной кондиционером температуре в машине, было тепло, даже душно. Рубашка прилипла к спине, стоило ему только вылезти из машины.
И Шоичи очень плохо переносил жару.
Фиат выпустил клубок вонючих выхлопных газов - нужно будет попросить механиков сменить клапаны, если машина доживет до ремонта, - и уехал в сторону, противоположную той, откуда появлялись пафосные черные и серые тойоты.
Шоичи было не видно за колонкой, и вышедшие из машин люди теряли время, оглядываясь. Кто-то разговаривал по телефону. Кто-то поправлял ворот рубашки или очки.
Шоичи глубоко вздохнул и побежал к желто-оранжевому автобусу, в который только что зашли нашумевшие и насорившие на стоянке дети. За открытыми окнами раздавались звонкие голоса.
Вошел. Показал пистолет и хмуро сдвинул брови.
Сказ о том, как ботаник террористом притворялся.
Дальше все пошло как по маслу - если подобную ситуацию вообще можно было признать приемлемой для удачи. Водитель поднял руки и ушел в салон, уселся рядом с веснушчатой блондинистой девчушкой на втором сидении слева.
Шоичи перебрался на водительское сидение и посмотрел в зеркало: дети испугано прижались друг к другу, стиснули крошечные пальчики в кулаки. Глаза блестели от слез.
Скоро начнутся истерики. Кто-то позовет маму.
— Пожалуйста, сядьте в проход между сиденьями, — громко попросил Шоичи и завел двигатель. — Сейчас.
Дети зашептались между собой. Постелили олимпийки и теплые кофты, выданные родителями на всякий случай.
Всякий случай случился.
Лучше бы им, конечно, лечь. И закрыть глаза. И считать воображаемых овечек на черноте закрытых век.
Шоичи неуверенно жал на педаль, и автобус разгонялся. Между противоположными окнами в салоне свистел ветер. Кто-то заткнул уши пальцами. Светловолосая девочка, оставшаяся сидеть рядом с водителем, уперлась взглядом в книгу. Фантастика. "Аэлита", кажется. Наверное, это была его дочь.
Если начнется стрельба, она погибнет первой.
Пистолет Ирие выложил над приборной панелью, чтобы тот был на всеобщем обозрении. Кобура на бедре почти утратила вес, и от этого стало как-то тревожней.
Дети вытеснили из его мыслей главное. Важные документы, на которые посягнули неизвестные, не вхожие в Альянс семьи — довез ли их Нозару до аэропорта? Билеты были давно куплены. Все, что от него требовалось — сесть на нужный рейс и не попасться. По идее, после выполнения миссии, он должен был отзвониться Гамме, а Гамма, в свою очередь, позвонить — ну, или хотя бы сбросить унылую смс-ку, — ему. Вот только Гамма сейчас занят, решает проблемы сотрудничества с семьями, которые отвернулись от Джильо Неро после соединения с Джессо.
Оно-то и неудивительно.
Гамма, Генкиши... Генкиши в роли дипломата. Шоичи сдавлено и нервно хихикнул, но мигом вернул на место постную, чуть угрожающую рожу. Лучше быть злобным захватчиком, чем захватчиком-психом.
Издалека послышался визг шин, срывающихся с места. Все-таки дошло.
Зеркальные дети в панике озирались и прижимались друг к другу еще ближе.
Шоичи бы продал душу за реальность, в которой они — лишь выдумка его подсознания.
Надо было приказать им выключить телефоны: для полного счастья ему не хватало только полиции на хвосте. Да только понятно было, что забирать у этих детей последнюю связь с миром и техникой - все равно что отбирать подаяние у нищего. Додуматься до того, чтобы позвонить по нужному номеру, они смогут лишь тогда, когда перестанут держаться друг за друга. А это случится, когда все закончится.
Первая пуля пробила зеркало заднего вида за несколько сантиметров от его виднеющегося в окне левого локтя. Дорога и полторы машины сзади пошли трещинами, асфальт гротескно перетек в небо. Вспорхнувшие с обочины степные птицы разрезались черными полосами.
Ладно, стреляют они не очень.
Но Шоичи согласен проглотить свой галстук, если пистолет - их единственное оружие. Потому что иначе их выходка была совершенно бесполезна. Если, разумеется, среди них нет Занзаса.
Живот скрутило в судороге как раз тогда, когда зазвонил телефон.
— Да.
— Шоичи?
Впереди виднелся резкий поворот направо. Шоичи зажал трубку между плечом и ухом и вывернул руль обеими руками. По встречной полосе пронесся автомобиль, а отдача горячего воздуха из-под колес была такая, словно мимо, громыхая, проехала фура. Или старый товарный поезд. Шоичи закашлялся от пыли.
— Шоичи?
— Я вас слушаю, — наконец произнес он.
Повисла пауза. Выстрелили в правое зеркало.
Самое время подозревать подвох.
У них только пистолеты.
— Выбирайся оттуда, — голос у Бьякурана был тихий и страшный. — Немедленно.
— Но вы же...
— Это приказ.
Шоичи потер глаза и устало хмыкнул:
— Вот было бы здорово, если бы ты перестал быть упрямой скотиной хотя бы на пять минут. Что произошло? Мне передали задание — перехватить Нозару с необходимыми документами. Ему сели на хвост. Я дал ему машину, на которой приехал.
— И сейчас ты едешь в автобусе, полном детьми, по трассе, которая через десять километров уходит в море? Или тебе посчастливилось, и ты наконец-то спер вездеход?
А бабки у подъезда все знают...
Было бы это на года три раньше, Шоичи бы обиделся. Вездеход — одна из тех детских мечт, которые никогда не сбудутся, но и никогда не забудутся. Впрочем, тогда он собирался высадиться на нем на Луну.
А море... Он так и не узнал Палермо по-настоящему, да?
— Всегда знал, что когда-нибудь ты повесишь на меня маячок.
Странно. Живот болеть перестал, пульс перестал отплясывать чечетку в сонной артерии. Разве что лоб покрылся испариной, да во рту пересохло - но это стандартная реакция организма на жару.
Откуда в нем эта нерациональная вера в то, что все обойдется? Ведь не обойдется же.
Видимо, это заразно, подумал Шоичи, и понадеялся, что зараза выветрится.
— Все началось с того, что тебе было слишком сложно искать меня в библиотеке МТИ.
И голос чуть-чуть дрожал.
Бьякуран почувствовал. Всегда чувствовал.
— Меня опередили, — его голос опустился на пол тона. Шоичи представил: великий и ужасный шеф Меллифиоре сидит в своем выбеленном до синевы кабинете ("Нужно же соблюдать имидж"), упершись локтями в безумно! ужасно! неудобный стеклянный столик, и говорит скорее со своим бледным отражением, чем с ним.
— Кто?
— Кесаре, — было слышно, как Бьякуран усмехнулся.
Шоичи усмехнулся тоже.
Взглянул в единственное оставшееся зеркало заднего вида: видимо, кому-то приспичило дать ему фору. Жаль, что ненадолго. Левая обочина уходила вниз — пологий склон вел к маленькой пригородной деревушке. Моря здесь не было, зато наверняка поили отменным виноградным соком. И могли научить плести корзины.
Он плавно затормозил, открыл обе двери, обернулся и кивнул, мол, незапланированный ускоренный тур по Палермо закончен, собирайте манатки и выметайтесь. Нет. "Выходите". Это, может быть, последняя поездка в его жизни. Нужно быть вежливым и излучать любовь, чтобы в следующей жизни злодейка-карма не сделала его ослом.
Упрямым, как...
Дети вывались на улицу разделившимся на два организмом, побежали по вспаханным линиям рыхлой земли, между вьющимися вверх по ржавым "подвязкам" виноградникам. Водитель с дочерью — она же дочь, верно? — выходили последними. Шоичи наскоро извинился, но поймал лишь беглый темный взгляд, брошенный тем на его пистолет. Девочка кивнула и робко взмахнула ручкой. Пальчики задвигались - словно забегали по клавишам. В уголках губ собрались лучи северного солнца. Датчанка, наверное.
Впрочем, какая разница.
Шоичи закрыл двери и вдавил педаль газа в пол.
— Значит, номер маячка подсунули тебе, чтобы как следует поволновать? - поинтересовался он и выдохнул. Дети спасены, а его фора заканчивается.
— Вроде того. Демонстрация своей власти и прочая неинтересная психологическая хрень.
— Ясно.
Помолчали.
— Нозару, кстати, перехватили.
Шоичи передернуло.
— Он жив?
Бьякуран мягко рассмеялся, и от этого смеха в горле появился ком.
— Шо-чан.
— Что?
— Тебе не место в мафии.
— Знаю.
— Самое время уйти. Сделаешь вид, что свалился в море. Я все подчищу. Буду навещать тебя по вторникам и пятницам и отбивать руки за неправильную варку кофе.
— Сурово.
— Так что?
— Уйду, если ты бросишь свою идею масштабного проектирования, - Шоичи закашлялся. Пыль с дороги залетала в нос и рот — благо, глаза были прикрыты стеклами очков. Наконец-то заклокотало в груди: то ли от страха, то ли от из ниоткуда нахлынувшей горечи. Хотя почему — из ниоткуда. Шоичи смирил усталым взглядом трубку и переложил её на другое плечо. — И так как ты не собираешься этого делать, лучше скажи, где ближайший поворот. Желательно, не в море.
— Полтора километра.
— Отлично. Значит, документы у них...
— Разве я такое говорил?
— Это же очевидно, - пробормотал Шоичи, поймав себя на том, что срывается на лекторский тон. - Они доминанты. Любят показывать свою силу, власть и отсутствие комплексов на почве недоразвитости. Следовательно, идея того, что украденные документы они возьмут в погоню за их почти-носителем, весьма разумна. И задание выполнили, и человека прихлопнули. Все счастливы. Логика же. Ни капли неинтересной психологической хрени.
Бьякуран молчал. Шоичи надеялся, что он думает над его словами, а не молча жрет зефир, чтобы не нервничать и не злиться. Джессо ненавидел, когда что-либо выходило у него из-под контроля, и пример такой ситуации разворачивался перед ним в полной своей красе.
Автобус был тяжелым и неманевренным, но на повороте его удалось развернуть относительно легко. Шоичи вырулил на встречную — хотя теперь уже нет, — и поехал навстречу людям из семьи Кесаре.
Отличающихся умом и сообразительностью.
Черт возьми.
— Бьякуран-сан... Бьякуран.
— Никогда не нравился этот суффикс, — фыркнули в трубке.
"А то я не знаю", - подумал Шоичи.
— Пообещай мне кое-что.
— Ммм?
— Как только ты начнешь думать, есть ли что-то еще за тем, к чему ты стремишься, остановись. Потому что там нет ничего. Хотя бы в этом мире.
— Потому что в другом будешь ты, который, как друг, товарищ и брат, прольет на мою грешную голову свет истины? - поинтересовался Бьякуран.
Такие интонации у него Шоичи слышал впервые. Интонации человека, который раз за разом делает одни и те же ошибки, но, забывшись в конце, вынужден повторять все снова.
— Вроде того. Сила действия...
— ...всегда равна силе противодействия, - снова смех. — Да, я обещаю.
— Не верю. Подымай мизинец правой руки.
— Ты меня не заставишь. Я католик! Эти ваши языческие штучки!
— Мое обещание, что хочу, то и делаю, - угрожающе произнес Шоичи. - Поднял?
— Да.
— "Если я не отступлюсь, когда пойму, что дальше ничего нет, то проглочу тысячу иголок!" - Шоичи поднял вверх свой мизинец.
— Если я не отступлюсь, когда пойму, что дальше ничего нет, то проглочу тысячу иголок. Обещаю, - эхо с голосом Бьякурана — в другой раз он бы посмеялся. Или вздрогнул. Сейчас пришлось вцепиться пальцами в руль и сжать зубы.
Если Бьякурану можно верить, то этот мир спасен. Весь — только Шоичи этого не увидит.
— Я надеюсь, ты не скрестил пальцы, — он растянул губы в улыбке. Мышцы лица словно превратились в резину. На горизонте как раз появились темные точки тойот, мчащихся навстречу, а в глазах плыло. Жара словно исчезла — кончики его пальцев стали холодными. Уж не с покойником сейчас разговаривает Бьякуран? А если и да, то считаются ли обещания, данные покойникам, действительными? Судя по многочисленным фильмам ужасов — да.
— За кого ты меня принимаешь, Шоичи?
— Я помню, как красочно ты отмазывался, когда не хотел идти на пары.
— Да, я... тоже. Помню.
До тойот оставалось около пятидесяти метров. Шоичи проехал еще пять, приблизился к краю обочины и резко нажал на тормоза — зад автобуса резко повернулся в сторону приближающихся машин. На выжженном до кремового цвета асфальте остались темные следы шин.
— Спасибо, — тихо шепнул Шоичи.
Левая тойота врезалась в зад автобуса. Разлетелись листы из чьих-то тетрадей, щепки, металлические осколки. Большой кусок стекла полетел прямо на Шоичи, врезался в ребро лежащей на руле руки.
— Спасибо, — успел повторить Шоичи.
Брызнула кровь. Центральная прошла сквозь середину салона. Вырвала кресла с корнем. Видимо, кто-то успел нажать на тормоз, потому что машина застыла, смяв стенку автобуса до половины. Правый, видимо, сохранил остатки мозга, но объехать Шоичи ему бы никак не удалось, поэтому пришлось резко тормозить. И затормозил, едва не вырвал дверцу, заорал, едва выйдя из машины. У Шоичи кружилась голова и он не мог разобрать слов.
Внезапно, на фоне окружающего шума, раздалось очень отрывисто и тихо:
— Я буду ждать.
Выстрел - пуля прошила крошечную дверцу бензобака.

Бьякуран видел, как на экране три точки отлетают от главной, горящей тревожным алым, примерно на три метра. Алая и та, что подъехала поближе, гаснут.
Его затошнило. Пульс вялый и какой-то мертвый, грудь словно стянуло путами Пламени Тумана. Такое же бесполезное, беспомощное чувство. Он набрал диспетчера в ангаре, которому никогда в жизни не звонил, сообщил координаты и попросил доложить о выживших. Диспетчер поспешно с ним согласилась, но голос у неё был какой-то настороженный — еще бы, с просьбой о воздушном транспорте позвонил сам босс. Какое счастье.
Хотелось курить.
Когда-то он пообещал Шоичи бросить, а тот купил ему "контрольную пачку", которая теперь лежала в нижнем ящике стола, за смешными карикатурами на членов Альянса и какими-то детскими журналами, которые когда-то подарила ему Блубелл. И говорил — долго и внушительно, — о том, что когда он откроет эту пачку, наступит ужас и Израиль, клингонцы захватят Землю, а Харуки Мураками переедет жить в Россию. И еще что-то про законы физики, но Бьякуран забыл. Забыл, а теперь пытался вспомнить, как будто какие-то фантазии Шоичи могли его вернуть.
Бьякуран снял верхнюю пленочку, открыл пачку, вытащил фольгу. Скомкал и выкинул в открытый ящик, взамен достав оттуда зажигалку. Подкурил. Сделал первую затяжку.
Тошнота усилилась. В горле стало сухо и противно, спазм скрутил гортань и защекотал миндалины. Джессо, с упорством пятнадцатилетнего, продолжал делать маленькие затяжки, крошечными клубками впуская в рот дым. Никотин вытеснил оставшийся после сладкого приторный вкус изо рта. Обжег легкие.
Стоит ли идти за тысячью иголками? Курил же вон, сидя на полу, оперся на диван и повернул голову так, чтобы видно было отражающие закатный свет "карандаши".
Ребра сдавило. И лучше бы от дыма, чем так.
Бьякуран как-то отстранено вспомнил, когда он в последний раз плакал, и подумал, стоит ли это делать сейчас.
Дико и неправильно.
Все.
Тысяча иголок за несдержанное обещание.
Тысяча бумажных журавликов за желание.
— Какие странные японцы.
— Просто ты слишком ленив, чтобы понять... красоту... и изящность...
— Шо-чан, ты можешь представить, что происходит с организмом человека, когда его изнутри протыкают иглами?
— ...и действенность японских традиций.
Смех.
Бьякуран поднес руку к щеке - та была влажной.
Плохо. Или хорошо?
У него есть время подумать, пока будет ждать.
Можно улыбнуться. На время.

Улыбнуться не получилось.

Время тянуло за собой черные стрелки.
Измялась ткань реальности, прогибаясь, плавясь, искажаясь недавними событиями.

В восемь вечера зазвонил телефон.
Голос сказал:
— Ваши документы оказались весьма ценны.
И другой, более тихий, мелодичный, проникающий под кожу прозрачным чужеродным дыханием с отзвуками механических помех, добавил:
— Теперь у тебя есть еще одно обещание.