этический локальный срачик по 10051.
сакральный смысл в дверях и стенах
...Людей со вживленной в душу тайной Бьякуран делил на две категории: изгрызенные секретами и туманные. Первые были сухими, жилистыми и вонючими, как будто ежечасно натирали свою внешность и внутренность хозяйственным мылом, последние - таинственными и головоломными. Эти, в отличии от первых, нравились Бьякурану больше, потому что барьеры из сарказма, манерности, доброты, или еще из чего-то было приятно ломать.
Но из всех правил есть исключения, перед развилкой всегда есть путь, который человек отвергает, обрекая себя на незнание и воспоминания о несбывшимся, всякие принципы могут разрушиться, как карточный домик — от слабого сквозняка реальности.
Бьякуран не любил исключений.
Ирие Шоичи был им, и Джессо не знал, что с этим делать.
Ирие Шоичи был очаровательным зеленоглазым очкариком, носил в карманах плеер и пару японских монеток, мыл голову травяным шампунем.
За ухом, под рыжими прядками, он прятал карандаш с мягким грифелем — на случай подходящего случая.
На его запястье ерзали резиновым ремешком часы с поржавевшей заклепкой.
За тонкими стеклами очков, по внутренней стороне окружностей радужки, были возведены барьеры.
Смотреть на них было так же интересно, как и угадывать — астигматические ли линзы в черной оправе, натуральный ли у Шоичи цвет волос, пьет он кофе с сахаром или без сахара, и где же находится склад пустых баночек из-под энергетиков, если Ирие никогда не бросает их в мусорное ведро.
Барьеры были цельные, но не нерушимые, и от осознания того, что ему - Бьякурану, - вовсе не хочется в этом всем ковыряться, становилось дурно.
Барьеры оказались крепкими, возведенными старательно и предусмотрительно — подальше от разрушительной коррозии внешнего мира.
Джессо обходил их по периметру и вспоминал анекдот про ёжика, который бегал вокруг бочки.
Барьеры сносить хотелось, но только свои, и это было хуже всех исключений и несоответствий принципам вместе взятых.
Когда-то девочка с мутным невидящим взглядом говорила ему, что только честность ранит больнее оружия, что только правда может действительно резать по живому, что только истина может помочь стереть противника в порошок.
Только правда.
Бьякурану было интересно спорить с Шоичи, даже если он оказывался неправ, или - бывало и такое, - неправыми были оба. Шоичи спорил запальчиво, краснея щеками, носился по комнате, раскатывал перед сознанием Бьякурана перечень умных и логических аргументов, цитировал научную литературу и быстро-быстро говорил. Однажды Бьякуран заметил, что артикуляция у него абсолютно никакущая, и очередной спор, где предмет настолько смешон, что забывается спустя несколько минут, прервался советом Джессо поговорить с зеркалом, запихав в рот жменю морской гальки.
(До этого Бьякурана никто не называл придурком, и это, сами понимаете, ужасно волновало).
Следующие полчаса они провели за обсуждением среднего количества камней, помещающегося в ротовую полость.
- Я, конечно, знаю что это не так, - говорил Бьякуран, лежа на полу среди разбросанных бумажек, конспектов и рефератов. Смотрел снизу на стопки книг, казавшиеся многоярусными башнями или небоскребами, - но создается впечатление, что тебе тупо лень открывать рот.
- Просто так можно больше сказать, - пожав плечами, произнес Шоичи. - Чай? Через сорок минут факультатив.
- Это значит, что нужно отрывать себя от пола?
- Хотя бы попытайся. Я принесу лопаточку.
Вообще-то, Ирие Шоичи был ужасной занудой — можно сказать, невыносимым человеком. В его голове постоянно работали шестеренки мысли, перебирались модели поведения и схемы развития событий с исключенным из них человеческим фактором. Еще он прятал улыбку так, словно она была вожделенным кладом, а Бьякуран - пиратом из "Острова Сокровищ".
(Или улыбка, или жизнь).
Бьякуран тогда улыбался за двоих.
Однажды Шоичи попытался задобрить кофейный автомат японскими монетками из своего кармана. Автомат недовольно пищал, выкидывал мелочь обратно и ругался по-английски на зеленом экранчике.
- Центы в другом кармане, - напомнил ему Бьякуран.
(Он не знал, над кем смеялся, но остановиться не мог).
Однажды Шоичи нашел заляпанную кровью белую майку и вопросительно посмотрел на Бьякурана.
Джессо глядел устало: он не спал три дня, пытаясь отодрать со спины воображаемый двухсторонний скотч, от которого саднила кожа. Повернулся лицом к окну, стянул с себя футболку; начал пересчитывать сочащиеся изнутри теплым цветом окна соседнего корпуса. Раз, два, три.
В какой-то книге жил мальчик, протягивающий душу в открытых ладонях, сам того не понимая; Бьякуран все прекрасно понимал, и от этого становилось мерзко.
Незаживающие раны сочились багряным, отдельные островки шрамов были укрыты грубой, потрескавшейся коркой, трещины истекали гемоглобином и гноем.
- Упал с лестницы? - поинтересовался Шоичи, и Джессо невольно понадеялся, что надежда в голосе Шоичи - всего лишь выдумка его подсознания.
- Летал во сне, - сухо проговорил Бьякуран.
- Опять украл "Растишку" из супермаркета? - Шоичи выхватил из его рук футболку, посмотрел странно из-за стекол, мол, даже не думай об этом. - Сейчас я вылью в тебя бутылочку перекиси...
- Она же невкусная!
- Нет, пить ты будешь чай, - отрезал Ирие. Сомкнул пальцы на белом запястье, потянул вяло сопротивляющегося Бьякурана в сторону ванной. Меж белого кафеля хлынуло журчание холодной воды, запахло хлоркой и влагой, свалилась прикрепленная к стенке присосками мыльница - кусок душистого мыла петлей юркнул к водостоку.
- Давай лучше наоборот, - предложил Бьякуран. - Продезинфицируешь чаем, а баночку спирта я выпью. Для храбрости.
- Не пойдет. Наклоняйся.
Джессо негромко хмыкнул, посмотрел на Шоичи, стоящего с душем в руках и намерением сделать доброе дело - в глазах.
Наверное, Шоичи делал что-то категорически неправильно, потому что Бьякурану казалось, что намокает у него все, что угодно, но не спина. Скрипящая на коже хлорная вода затекала в уши и глаза, Бьякуран фыркал, отряхивался и чувствовал себя ужасно глупым десятилетним мальчиком, которому мама моет голову.
Шоичи выключил воду и, воспользовавшись шумом, звенящим в ушах Джессо, вылил на спину баночку с перекисью, поровну, чтобы на каждый шрам - по пятьдесят грамм, а потом замер удивленно и испуганно, и Бьякуран успел подумать, что не он один не ожидал такой подлянки. Он зашипел сквозь зубы, бросил через плечо абсолютно дикий взгляд - такой, что Шоичи отбросило на несколько полушагов к двери и пригвоздило к полу. Вокруг линии позвоночника шипел пероксид, Джессо захотелось сложиться пополам и поломаться.
- Я..
- Шоичи. Не дергайся. Все в порядке.
- Но...
Бьякуран мельком на него посмотрел, улыбнулся - на этот раз чисто и искренне, помотал головой — словно пытался поймать нужную мысль.
- Ты мне чай обещал. Помнишь? Со мной все нормально. Иди, - Шоичи озадаченно на него посмотрел, взял бинт, намереваясь, видимо, завершить начатое, но Джессо перехватил его пальцы, заглянул в глаза - серьёзно и внимательно.
- Это с детства. Перевязками тут не поможешь. Не волнуйся.
Ирие растеряно кивнул, глотая невысказанные вопросы. Во-первых, какого черта Бьякуран разрешил ему поиграть в доктора, если знал, что это не поможет, а во-вторых - почему ему не захотелось отводить взгляд.
Собственная клетка затрещала прутьями.
В детстве Бьякуран учился гадать на кофейной гуще. Тетушка Джованна работала в кофейне, находящейся в солнечном закутке улицы, ведущей в его школу. Пирожные она готовила препогано: то добавлала слишком много сахара, то крема, то дрожжей; ситуацию исправляли две тоненькие, похожие на бронзовые статуэтки, девочки из филармонии. Однако в варке кофе Джованна была признанным мастером.
В крошечном кафе пахло печеньем и ликером, которым тетушка, отнюдь, не брезговала, на деревянных полках под слоем светящейся пыли, лежали книги, которые уже несколько вечностей не открывались.
Бьякуран спросил у неё однажды - есть ли книга значений узора, и -
- Что мне выпить, чтобы видеть прошлое, настоящее и будущее вместо кофейной гущи?
...улыбался задорной мальчишеской улыбкой, за что был бит пухлой лапищей по затылку.
Тетушка Джованна советовала ликер, и бейлис, и брось эти дурацкие шуточки, Джессо, а еще говорила:
- Ты сам все увидишь, сам поймешь. Толкования жизни - для бухгалтеров и забитых роботяг. Гадания - не высшая мате...
- Какое счастье.
- ..матика, тут нет основной формулы, под которую можно все подогнать.
- Пойду, расскажу матери, - щурился Бьякуран, допивая положенную порцию напитка Богов, - что больше не буду учить эти глупости. Подамся в цыгане или отшельники, достану палантир из шкафа..
- Начни с малого, Джессо, - смеялась одна из бронзовых скрипачек, - завяжи шнурки.
Он завязывал шнурки и, если везло, прибегал в школу как раз к звону колокола.
С незадачливыми веревочками он справлялся, а вот тайна кофейной гущи так и осталась неразгаданной.
Бьякуран зачерпнул концом ложки высыхающих зерен со дна чашки, покрутил перед глазами, подавил неуместное желание съесть и бросил ложку в раковину как раз в тот момент, когда толкнули входную дверь.
- Я принес тебе мармелад, - бросил Шоичи из коридора и принялся выпутываться из шарфа, одновременно снимая ботинки и расстегивая молнию на курточке, - ..и лекции.. а ещё..
Дальше Бьякуран не слышал - сосредоточился на шипении чайника и воплями за открытым окном, кофейная гуща перед его глазами сворачивалась, расплывалась и рассыпалась. Капля из крана ударялась об умывальник с интервалом в тридцать секунд.
- Ты в порядке?
Ирие уже зашел в комнату, раскрасневшийся на морозе и непозволительно рассредоточенный, бросил пакет с мармеладками на стол, сел напротив Бьякурана и взволновано посмотрел поверх его плеча.
Джессо поднял голову, дернул уголком губ и сказал, что у них закончились лимоны.
Шоичи захотелось нервно рассмеяться и выпрыгнуть в окно бомбочкой.
- Это что? - кивнул Ирие на нарисованный кривоватый эллипс с кружочком внутри.
- Ты, - Бьякуран усмехнулся, оперся подбородком на ладонь. - Похоже?
Шоичи молчал, уставившись на горящую красным "ВКЛ" кнопку магнитофона.
- Не волнуйся, это не импрессионизм, и, думаю, ты сможешь увидеть именно то, что хотел передать художник, - Бьякуран взял карандаш, обвел крошечный кружочек еще одним.
- Вот это - ты. Настоящая, лишенная масок и десятка защитных слоев душа, с воспоминаниями и чувствами, законсервированными несказанными словами, мечтами, стремлениями и целями. Могу дорисовать очки, чтобы было понятней. У меня даже где-то красный карандаш есть.. - взгляд у Бьякурана становился злым и острым, как лезвие - Шоичи отшатнулся.
- А вот это, - Джессо указал на внешний круг. - "ужасающие хребты", которые ты воздвигаешь со скоростью света вокруг этого мелкого кусочка жизни, - он задумчиво почесал подбородок кончиком карандаша. - Вообще, подобная конструкция есть внутри у каждого. У кого-то там помойная яма, у кого-то - маленькое жлобское счастье, которое никому не хочется отдавать и показывать. Люди разные нужны, люди разные важны. Но не суть. Я хочу сказать, у каждого такое есть, даже у меня, ты в этом смысле абсолютно не уникален. Но ты кое-чего не понимаешь, и это делает тебя исключительным, ужасно раздражающим придурком. Наверняка в Японии для обозначения этого есть один смешной иероглиф. Душа - вот этот кружочек по центру, - это не разменная монетка.
(Ты можешь её представить как коробку с фотографиями, баночками и зеркалами).
- То есть, её нельзя продать или променять, только если ты не заключаешь сделку с сериальным демоном. Понимаешь, что это значит, Шо-чан? Доверяя тебе какую-то часть себя, я не могу - и, что самое главное, не хочу, - получать чего-то взамен. Это не договор между двумя сторонами, заверенный нотариусом. Не контракт. Никто не заставит тебя дробиться на осколки, чтобы отплатить за чужую память или чужие чувства. Ты никому ничего не должен.
- Зачем вы делаете это? - резко спросил Шоичи, глядя, наконец, с вызовом и какой-то горечью, прямо на Бьякурана, в выцветшие светлые глаза, на тонкие, выделяющиеся после бессонных ночей, капилляры. Взгляд у него уже не злой, скорее - утомленный, словно это Шоичи только что едва ли не шипел сквозь зубы прописные истины. Джессо выглядел как человек, которому тошно и дурно от самого себя, и от ситуации, и от мира.
- Потому что задолбало на это смотреть, - прямо ответил Бьякуран.
И рассказал историю про девочку с мутными невидящими глазами, возрастом в несколько вечностей.
И добавил - потому что будет жаль, если я не откроюсь единственному человеку, который может называть меня придурком.
А потом ушел прочь.
Шоичи нашел его в беседке рядом с кампусом.
Беседка пропиталась дождевой влагой, вокруг неё хлюпал тающий желтый снег.
Перед Бьякураном на относительно сухом столе лежал целлофановый пакет с лимонами и пачка сигарет, волосы у него промокли и кожа стала бледнее, чем всегда, и Шоичи немного неловко от того, что первая мысль, у него мелькнувшая - это утопить мерзавца, не следящего за своим здоровьем, в горячей ванной.
- Я подумал, что могу открыть двери, - он сложил зонтик и сел рядом с Джессо на скамейку.
От него пахло сигаретами и дождем.
- Я не буду заходить без приглашения.
...
- А теперь встал отсюда, собрал свои унылые лимоны и пошел за мной, идиот.